Эндрю Хаттон появился в доме одним августовским вечером. Санни был ослеплен великолепием, которое Эндрю собой воплощал. Высокий, статный, красивый, одетый с иголочки и благоухающий тонким ароматом неизвестного Санни парфюма, он долго смотрел на мальчика, потом так же молчаливо обвел взглядом гостиную, куда пригласила его гостеприимная тетушка, и наконец занял единственное показавшееся ему достойным кресло.
— Когда появится Лора?
— Я не знаю, — тетушка принялась накрывать стол, выставила тушеную рыбу, картошку, запеченную с зеленью, какие-то закуски и вино, — Она редко предупреждает, когда вернется.
— Ничего, — спокойно заверил Эндрю, — Я проделал долгий путь, чтобы найти, — он снова обвел взглядом комнату и уставился на Санни, — вас. И не намерен уехать, не повидавшись с твоей мамой. Тебя ведь зовут Санни, верно?
Санни кивнул.
— Мистер, вы мамин друг? — выпалил он.
Эндрю рассмеялся. Пожал плечами и сунул руку в карман.
— В каком-то смысле. Хотя, не думаю. Мама тебе ничего не рассказывала о твоем отце?
— Он погиб в автокатастрофе, — пробормотал Санни, чувствуя подвох в вопросе.
Эндрю прекратил смеяться и вздохнул.
— Драмы, драмы, надо же было что-то сказать. Узнаю Лору. Нет, Санни, дела обстоят несколько иначе.
— Не смей, — начала было тетушка.
— Тереза, я тебя умоляю, — Эндрю поманил мальчика и протянул ему конфету в яркой обертке. 
— Что ты здесь делаешь?! — раздался в дверях громкий восклик, и Санни поспешил ретироваться.

Пока за закрытыми в гостиную дверьми взрослые бурно выясняли отношения, Санни усердно подслушивал. Конфета в кулачке пахла так сладко, как не пахло мороженое, которое он ел с друзьями. Очень хотелось ее съесть, но еще больше хотелось выяснить, чем грозит семье этот красивый холеный мужчина.
— Ты не можешь забрать его у меня! Какое ты имеешь на это право?
— Ты совершенно не думала ни о каких правах, дорогая, когда двенадцать лет назад исчезла в своей Изнанке и только тебя и видели. Ты думала бегать от меня вечно? Прятать ребенка вечно?
— Ты сам виноват! Возомнил себя невесть кем!
— Я дал тебе всё, чего ты хотела. Ты умела дорого продавать лишь свою красоту, или это Терезе ты обязана своей лавчонкой? Ты никто без меня, ты растишь ребенка в этой.. этой дыре, он закончит так же как и ты, продавцом барахла в тесной лавке. Я не позволю.
— Ты не посмеешь!
— Еще как посмею, дорогая. И лучше тебе не препятствовать.

Голоса замолкли, мать начала плакать, и Санни едва успел отскочить от распахнувшейся двери. Эндрю подхватил его на руки.
— Давай познакомимся заново, юный джентльмен. Меня зовут Эндрю, и я твой отец. Живой и здоровый. Не переживай, мама просто не ждала меня. Хочешь поехать в гости? На пару дней, а потом вернешься, если захочешь.
Санни подергал уголок конфетной обертки, поджал губы и согласился. Воспоминание о том, как тетушка и мать отняли его скромные богатства, еще не изгладилось из памяти, и Санни был рад подвернувшемуся случаю. Хотя, Эндрю он не знал и ему было страшновато.
Но если этот блистательный мужчина представился папой и если он знает маму, ничего плохого не произойдет?
Мать и тетушку Санни больше никогда не видел. Эндрю увез его в Америку и создал все условия для того, чтобы мальчик не вспоминал разлуку.

Нью-Йорк ослепил Санни. Многонациональный, свободный, никогда не спящий, битком набитый незнакомой для маленького Хаттона жизнью, он перевернул всё его существо, и Санни с трепетом и жадностью пытался освоиться в новой для него обстановке. Мистер Хаттон был владельцем сети ювелирных салонов и разношерстных лавок-ломбардов, где товар могли найти как обычные люди, так и представители рас, живущих в обычном мире или заглядывающих в него по делам из-за Завесы. Постепенно Санни узнавал о многообразии рас и их представителей, и восторг, с которым он встретил разговор Эндрю о принадлежности к расе фейри, тут же породил в мальчике ожидания и по поводу себя.
— Пап, я тоже фейри?
— Нет, сынок, ты не принадлежишь к нашей расе.
— А кто же я тогда? — Санни затаил дыхание и мысленно скрестил пальцы. Разве может он быть обычным мальчиком без магических талантов, если его батя по крови круче Майкла Джексона?
— Может быть, ты унаследовал таланты своей матери. Ты разве их еще не обнаружил?
— Не знаю, — Санни помялся и осторожно продолжил, — мама всегда приносила мне с работы странные вещи, и я их продавал тайком друзьям и знакомым в школе, это ведь не плохо? Но я не умею колдовать. Пап, я хочу быть как ты.
Эндрю вздохнул.
— Делать деньги это тоже талант, малыш. Иногда он гораздо надежнее, чем любое другое колдовство. Вот увидишь. И никому никогда не говори о том, что узнал. Это опасная правда, не каждый способен ее понять и принять, а люди имеют привычку бояться того, что не понимают. Ну и сам посуди, что начнется, если ты скажешь, что твой папка лепрекон. Жизни не хватит, чтобы отбиться от желающих загадать свои желания. Если, конечно, тебе поверят.
И Санни стал ждать. Ему очень хотелось тоже завладеть магическим талантом, открыть в себе способность к чему-нибудь этакому. Но время шло, а ничего не происходило. Постепенно это желание отошло на второй, затем на третий план. Делать деньги так делать деньги.

Эндрю позаботился о том, чтобы сын рос в приличном обществе. Хорошая частная школа, театры, музеи, выставки, общение с немногим числом знакомых Хаттону-старшему знаменитостей: слушай и учись, Санни, запоминай и улыбайся, эти господа с удовольствием тратят деньги когда считают тебя членом своего клуба. Какая мать? Ты что, хочешь обратно в эти лондонские трущобы? Снова потерять всё, что заработал своим трудом? Забудь о ней. И вообще, будь внимательнее. Если женщина красива, это еще не значит, что она тебе подходит.
«Но если я хочу девушку, не о Шекспире же с ней в постели разговаривать», думал Санни. Конечно, папа прав. Но кто и когда останавливал Хаттона-младшего от того, чтобы сообразить своей головой?

— Я беременна, — кричит София, и Санни требуется всё его самообладание, чтобы не закричать вместе с ней. Наверное это прекрасно, превосходно, отлично, но не когда тебе семнадцать, не когда у тебя нет своего угла и своего дохода. Он не готов. Его ли это ребенок вообще? Он всегда пользовался презервативами, конечно, они могут порваться, но наверняка он бы заметил.
— Это невозможно, — отрицает он.
— Что?! Ты думаешь, я тебе изменяла?
— София, я этого не говорил. Слушай, я не могу. Я не готов.
— Но это твой ребенок!
— Не вали всё на меня! — взрывается Санни. Он нервно ходит по комнате, прячет в карманы трясущиеся руки, кусает губы.
— Ты... ты не любишь меня больше? Я тебе не нужна?
Он не выдерживает. Воздух в комнате еще возмущен громким хлопком двери, а Санни уже бежит прочь, стремглав несется по улице, закрывая дрожащими руками то уши, то глаза. Он зол, он в ярости, ему страшно, ему не хочется быть в этом моменте времени, не хочется видеть ни друзей, ни врагов, ни отца, никого, кто мог бы осуждать его за плоды связи с женщиной и неготовность взять на себя ответственность за этот результат.
Может, его отец точно так же был не готов растить ребенка, когда мать от него залетела? Санни вычитает семнадцать из отцовского предположительного возраста, и пораженный ложной догадкой кричит, в отчаянии закрывая лицо ладонью.Сворачивает по проулку куда-то, не видя дороги, ударяется плечом об острый угол и, запнувшись, летит в...
В траву. Она пахнет прелостью листвы, соком надломленной зелени и луговыми цветами. Санни валится навзничь и, не открывая глаз, вяло думает, что не помнит лесной поляны в Нью-Йорке. Кругом тихо, вместо шума города лишь ветер шумит в траве и кустах. Эта тишина пахнет для Санни безопасностью и уединением, и Хаттон наконец позволяет своим эмоциям вместе со слезами выйти наружу, рыдает до изнеможения, а успокоившись, проваливается в сон.

— Где ты был? — требовательно спросил Эндрю, когда Санни тихо закрыл дверь в прихожей и попытался не шуметь, снимая верхнюю одежду, — Пойми меня правильно, я не против, что ты общаешься с людьми, но на часах третий час ночи, телефон твой вне доступа, что я должен думать?
— Прости, пап. Я.. я облажался.
Санни выкладывал новости сбивчиво, он не был уверен в реакции отца и старался смягчить ситуацию как мог, но она выходила паршивой, как он ни старался подбирать слова. Эндрю слушал молча, не перебивал, лицо его то мрачнело, то приобретало выражение озадаченности. Он молчал еще какое-то время после того, как Санни замолк, потом протянул руку и вынул из кудрей сына запутавшиеся в них сухие травинки.
— Я решу эту проблему. Но впредь включай голову, когда решишь поразвлечься. И насчет этой поляны — тайны проводников мне неведомы, но мне кажется, ты можешь себя поздравить. Это великолепная возможность и великолепный дар, используй его с умом.
Софию Санни больше не видел. Он слышал, что она перевелась в другую школу и избавилась от ребенка. С девушками отношения клеиться перестали. Но Хаттон не унывал, у него оставался лучший друг, который был не против поцелуев в парке.

Изнанка же стала для Санни местом, сравнимым одновременно с Клондайком и убежищем, куда можно было сваливать при любом «ой, всё». Он быстро понял, откуда мать брала все эти замечательные артефакты, быстро сообразил, что вся эта романтика вокруг лесных троп и домов для разбитых сердец не более чем приманка для тех, кто любит чувствовать себя непризнанным. Конечно, Санни не обесценивал опыт других проводников и ни в коем случае их не осуждал — но он выбрал себе право направить свой дар себе в пользу и искал способы как преуспеть в этом деле. Эндрю, казалось, был совсем не против помочь сыну. Делай что хочешь — но в свободное от учебы время, а не вместо нее.
— Боже, да кому теперь нужны эти колледжи?
— Санни, нет. Нет, я сказал!
Санни плохо осознавал, что с того самого дня, как Эндрю вынес его из убогой лондонской квартирки, он стал для лепрекона дорогостоящим проектом, вложением, которое рано или поздно должно было окупиться и начать приносить прибыль. Золотой мальчик в золотой клетке, собственный проводник, способный достать с Изнанки что угодно и даже спрятать в ней самого Хаттона, коли тому понадобится.
Кто-то же должен, раз Лора оказалась такой упрямой.
Нет, Эндрю любил сына. Любовался им, гордился его успехами, его безупречной амбициозностью. Следовало лишь направить его таланты в нужное русло, правильно вскормить желания и избавить от капризной своевольности.

— Я слышал, в коллежде была драка.
— Пап..
— Я слышал, у сына мистера Бартона тяжелые ожоги от железа. Как ты представляешь это объяснить?
— Но он с Патриком..
— Слышать ничего не хочу! — взорвался Эндрю, — для чего я учил тебя? Чтобы ты как последний мудак пользовался этими знаниями чтобы победить в этих ваших играх? — он навернул пару кругов по роскошно обставленной гостиной, налил себе виски, отхлебнул и уставился на Санни. — Ладно. Стоит защищать то, что тебе дорого.
Санни непроизвольно втянул голову в плечи и зажмурился, ожидая удара, когда Эндрю протянул к нему руку. Но пальцы фейри лишь коснулись черных кудрей, и отец с тяжелым вздохом вышел из гостиной.

Последствия себя ждать не заставили. Неосторожность Санни вылилась в исключение из колледжа и едва не поднявшийся скандал в прессе. В одночасье Санни потерял всех своих друзей и знакомых, от ворот поворот дал Патрик, отец прочитал длинную лекцию и занялся улаживанием дел. И Санни со всем этим дерьмом остался один на один. Он чувствовал себя преданным одиночкой, до которого никому не было дела, включая отца, которого больше заботила собственная репутация, чем сын. И Санни не нашел ничего получше, чем сбежать.

— Умный старший брат, — тихо протянул Шантар, инстинктивно отступая на два шага от хирурга, который внезапно оказался слишком близко. Он пропустил мимо ушей всю тираду насчет экологии планеты и бедных зверушек. Вполуха послушал про ошибки в экспериментах, даже кивнул согласно. Само собой, Майкл, само собой, таких, как ты, здесь много. Ароматный чай на столе манил и соблазнял, орионец вдруг понял, как ему хочется пить, и выпить именно чего-нибудь горячего. Будто замерз, с мороза пришел и в спину дышит студеный зимний воздух. Жесткий тон врача подействовал удручающе, но гений сохранил спокойствие, лишь наклонил голову и проследил взглядом этот поспешный жест. Листы взметнулись от слабого движения воздуха, в еще большем беспорядке улеглись обратно, обнажили титул папки. Агнар Хейберг, палата интенсивной терапии за номером таким-то, — умный... старший брат.
Вздох.
— А теперь послушай меня, — когда Антива поднял голову и вперил в негодующего Моргана потяжелевший острый взгляд, в голосе уже не было той лисьей мягкости и вкрадчивости, коей он убаюкивал бдительность директора. В нем слышался лед и металл, — мне нет дела до твоей благотворительности, Майкл. Зато меня очень беспокоит тот факт, что ты начинаешь забывать, зачем я тебя сюда отправил, — он отпустил уголок папки, протянул руку и взял чашку. Осторожно отхлебнул чаю и подавил желание с наслаждением зажмуриться от удовольствия чувствовать, как жидкое тепло растекается по организму. Снова окинул взглядом стопки папок на столе. — И ты смеешь мне заявлять, что не имеешь права распространять информацию?!
"Заигрался в доктора", взорвалось в голове. Шантар вдруг резко вскинул руку и коротким толчком в грудь отправил брата сесть на стул, который стоял за спиной Моргана. Церемониться с ним разведчик не собирался, мировой настрой испарился.
— Либо ты бросаешь заниматься ерундой и приступаешь к выполнению своих обязанностей, либо катишься отсюда к чертовой матери, — Антива не повышал тон, но слова были тяжелыми, а голос звенел от сдерживаемого гнева, — на Ашанне вирусы изучать и на аграриях опыты ставить, — он помолчал, подбирая слова, и во время этой заминки неспешно обошел Моргана, мягко зарылся пальцами в его густые волосы, — Времени.. Нет его, этого времени, — пальцы резко сжались в кулак и Шантар рывком заставил Майкла поднять голову и прошипел, — ты работаешь на Орионскую Империю, Морган, и пока я здесь, забудь про землян!
Он фыркнул, пропустил шелковистые кудри меж пальцев и отошел от врача. Снова глотнул чая. Если сейчас не случится чудо, то халк будет крушить.
— Ты имеешь ввиду батарейку? -  господи, какого же черта он заводит разговор про столь пустячный момент?! — Нет, не привез. Он погиб, — тон голоса был ровный, и никакой заминки, словно орионец говорил не о человеке, от которого в отдельные моменты жизни зависит его существование, а о соседской кошке, — Работа опасная, ему не повезло.
Проще говоря, убит был. Тень сожаления всколыхнулась в душе, и Антива вцепился в кружку обеими руками, умолк и допил свой чай в удрученном молчании. Мужик был хороший, но нервный, нервы мотал с душой и претендовал на то, на что не положено. Может статься, что Шантар и расскажет брату эту историю. А может, и нет.
— Потому я отчаянно нуждаюсь в замене, — наконец выговорил гений. Так неловко было признавать этот факт, но поделать ничего нельзя, батарейка нужна, и чем раньше Шантар её присмотрит, тем лучше. Разведчик приглушенно кашлянул и обернулся, снова пригвоздил Майкла к месту тяжелым взглядом, — Но это не суть важно, — он поставил кружку на стол и протянул хирургу руку ладонью вверх, — Ключ.